Бойцы, товарищи мои - Страница 25

Шепчут колосья… И чем больше я вслушиваюсь в их приглушенные шорохи, тем беспощаднее возникают в моей памяти дни войны. Тем явственнее вспоминаю себя — молодого политрука, крещенного железом и кровью 22 июня 1941 года, вспоминаю пулеметчика Мурзу Хабибулина, погибшего в боях за мой родной Воронеж…

Лето 1942 года. Синее, рассветное небо закрыла пелена рыжей пыли. От жажды сухо во рту. Мурза колеблется: «Выпью остаток воды, а потом? Нет, надо оставить. Как будет сладко на привале! А скоро ли он? Вон ребята совсем устали. Еще бы, сколько идем!.. Закрою глаза, чудится, будто иду я из самого детства, иду от Волги, от своего дома. И кажется, что пить хочется очень давно, от самого родного порога. Но надо терпеть».

Солдаты идут плотно, устало переставляя ноги. Лица у них запыленные, а глаза устремлены куда-то вдаль. Чуть пошатнулся Шумилов. Нет, видно, показалось.

Мурза отстегнул от пояса фляжку и тронул за плечо Шумилова:

— Попей.

Марш продолжается, солдаты идут и идут. И чем ближе к фронту, тем чаще по обочинам дороги — воронки, окопы, тем больше сожженных деревень. Все чаще встречаются толпы молчаливых беженцев, стада коров и овец в тучах знойной пыли. Все движется на восток. И туда невольно летят мысли Мурзы — к дому, к далекому детству.

Навстречу — комья земли, выброшенные из окопа, а он видит землю родного села, богатую и до боли милую сердцу.

Навстречу — кланяется подрубленный снарядом клен, а он видит целый хоровод белостволых, в зеленых косах берез.

Навстречу — догорающая деревня, а перед глазами встает новенький сруб, добротные дома в деревне, где отшумело его детство.

И чем острее воспоминания, чем ярче картины далекого и близкого прошлого, тем жестче взгляд Мурзы, тем плотнее сжимаются губы. Воспоминания будто заставляют забыть о жажде, дают силу, уверенность. И шагает, шагает Мурза…

— Задумался? — вдруг спрашивает его Шумилов.

Мурза не слышит.

— Хабибулин! — не унимается Шумилов. — Мурза! О чем задумался?

А Мурза видит себя семилетним мальчишкой. Вот он выхватывает из воды первую рыбку. Она блеснула на солнце и сорвалась с крючка…

Он у школьной доски. Учитель укоризненно качает головой: «Думать надо, Мурза! Нет безвыходных положений. Раз кто-то задал задачу, значит, есть у нее решение».

Шестнадцатилетний, он в гостях у брата — рабочего завода. «Скоро и ты будешь работать здесь…» — сказал тогда брат.

Мурза стоит за станком и оттачивает гранату. С гордостью несет ее контролеру. Тот бросает на юношу одобрительный взгляд и ставит клеймо. Сделано неплохо. Только вот заусеница…

«Клеймо-то с хвостиком!» — смеется Мурза.

Клеймо контролера действительно с хвостиком — его личное изобретение. Но заусеницу Мурза снять не успевает: вызвали к начальнику цеха.

Девятнадцатилетний Мурза — учитель начальной школы…

И снова родное село. Он прощается с матерью. Последнее свидание с девушкой: она обещает ждать. А поцеловать не разрешила: «Вернешься, тогда…»

Воспоминания, воспоминания… Вдруг их обрывает рев мотора: над бросившейся врассыпную колонной с воем проносится пикирующий фашистский бомбардировщик. Совсем близко от дороги рвутся бомбы. Крики, стоны раненых…

Снова дорога — щербатая от воронок, опаленная, заваленная обломками машин и повозок. Значит, скоро фронт. Все явственнее доносится гул боя…

Наконец показался Дон. Вот он какой, тихий Дон…

Привал. Зачерпнули воды, напились. Попробовал и Мурза: вкусно!

На горизонте поднималось солнце, и лучи его золотили донскую гладь. Река, разлившаяся широко, течет непривычно тихо и мирно. Мурзе припомнились прочитанные когда-то книги о Доне. Он с волнением смотрел вокруг, глубоко задумавшись. Вспомнил родную Волгу.

— Ничего, еще из Эльбы напьемся! — как бы угадав мысли Мурзы, бросает Шумилов. — Доберемся и до их речек…

Солдаты говорят, что скоро бой. «Выдержу ли?» — думает Мурза.

Приказано окопаться. Зазвенели лопаты, ломы, кирки. Рядом роет окоп Мороз — высокий, сухощавый солдат. Иногда он утирает пот, бросает сердитый взгляд на небо и опять копает: по его росту нужен глубокий окоп.

— Жарко, товарищ Мороз? — улыбается Мурза. — Не страшно?

— Страшновато! — признается сосед и, наклонившись к Мурзе, доверительно добавляет: — Даже очень страшно. У меня ведь профессия мирная: до войны был цветоводом. А сейчас увидел кровь на цветах… Понимаешь, цветы и кровь!.. Это же противоестественно. — Мороз положил перед Мурзой две ромашки с темными пятнами крови на белых лепестках и с ожесточением снова заработал лопатой. Время идет, надо спешить. Мурза машинально сунул цветы в карман.

К окопам подошел комбат, старший лейтенант Иськов — коренастый, широкогрудый крепыш с коричневым от загара скуластым лицом. Он осмотрел вырытые ячейки и, присев на корточки, просто сказал:

— Ничего, надежные. Надо держаться крепко! Нельзя дать им форсировать реку. Если день выстоим, ночью сами будем на том берегу.

— Выстоим, — со спокойной деловитостью ответил Мороз.

Мурза с удивлением взглянул на соседа: на лице его не было и тени страха.

Комбат пошел к другим окопам. Ему надо обойти все позиции батальона, сказать солдатам самое главное…

Тишину разорвал огонь артиллерии. Над первой линией фашистских окопов на том берегу прокатилась мощная волна взрывов…

На лодках, на бревнах, просто вплавь солдаты пересекали Дон. Мурза одним из первых вскарабкался на крутой берег и побежал вперед. Вот уже рядом бегут Мороз и Шумилов, чуть правее — Копылов, Анохин, Галимов, Якубовский. Вдруг все, и Мурза тоже, бросились на землю: из-под каменного дома впереди по ним ударил пулемет.