Бойцы, товарищи мои - Страница 28

Тут гитлеровцы навалились на нас. Один танк продолжал идти прямо, а два из-за кустов стали стрелять из орудий и пулеметов. Пули задзинькали по щиту. Мы пригнулись к земле. Сплошной грохот стоял в ушах. Вдруг осколок вражеского снаряда попал в лафет нашего орудия, покорежил его. Приподнялся я, смотрю: ребята все живы, ствол цел и снаряды есть. Заряжаем — и снова по врагу. Сделали несколько выстрелов — подбили еще два танка. Вот остановился и последний, девятый. Обе гусеницы слетели с него, но орудие стреляло и пулемет строчил.

Опять взрыв. Меня оглушило. Пришел в себя, но подняться не могу. Был на мне противогаз, а осталась одна лямка. Слышу, кто-то стонет. Повернул голову, вижу: Титов, санинструктор наш, около младшего лейтенанта хлопочет. Понял я, что командир взвода ранен.

Боеприпасов больше нет. Да и пушка непригодна к стрельбе — колеса в разные стороны разлетелись. Неужели, думаю, все теперь? Попытался было подползти к командиру, но опять раздался взрыв. Мы только плотнее прижались к земле. А тут вражеские автоматчики подбираться к нам стали.

— Фашисты! — тихо сообщил я младшему лейтенанту, а сам схватил гранату. Уж не знаю, откуда она подвернулась мне в этот момент. Командир вытащил пистолет, а у Титова, санинструктора, ничего не было.

Когда гитлеровцы подошли совсем близко, я пустил в них гранату. И вдруг, как сквозь сон, послышалось громкое «ура». Из деревни на помощь бежали наши бойцы…

За это и был награжден…

Комиссар

Знакомая снежная тропка вела Федю на командный пункт полка. За спиной то и дело полыхали разрывы снарядов. И хотя Федя не относился к робкому десятку, но, так как непрерывно находился на переднем крае, ему нередко доводилось прятать голову от вражеских пуль. Делал он это стыдливо, полагая, что за ним наблюдают товарищи. Бои были жаркие, и он изрядно устал. Устал утюжить животом землю. Устал стрелять из автомата. И вдруг — о, он не думал об этом! — командир роты вызвал его к себе и сказал: «Товарищ Марков, вы назначены ординарцем комиссара полка». Федя был доволен, но вида не подал, что рад, только подумал: «Теперь хоть пулям не буду кланяться». Он полагал, что комиссар полка, которого еще в глаза не видел, чаще бывает на командном пункте, где, конечно, надежная крыша над головой.

…Тропка привела в лощину. Справа бугрился блиндаж. Горел костер. Пожилой человек в новом ватнике и кирзовых сапогах подбрасывал в огонь сухой хворост.

— Погрейся, — предложил он Маркову.

— Мне к комиссару полка, — ответил Федя и, понизив голос, добавил: —Ординарцем назначили к нему.

Собеседник достал из полевой сумки блокнот, раскрыл его и, сощурив свои спокойные большие глаза, сказал:

— Федор Марков, из первой роты?

— Так точно, Марков.

— Хорошо. — Затем поднялся, крикнул в блиндаж: — Командир, я пошел, как договорились, в первый батальон. — И Феде: — Пошли, Марков.

— Мне надо к комиссару, — повторил Федя.

— А я и есть комиссар, Колыванов Иван Михайлович, старший политрук. Пойдем, дорогой познакомимся.

Шли той же извилистой тропкой. Комиссар говорил, что он только позавчера прибыл в полк и что ему не терпится быстрее посмотреть, как люди готовятся к наступлению. И еще он слышал от командира полка, что некоторые храбрецы — он произнес это слово с иронией — недооценивают окопы и маскировку, подставляют шальной пуле головы. А храбрость-то вовсе не в этом.

— Веди меня в свою роту, — сказал Колыванов, пропуская Федю впереди себя…

Долго они ползали по переднему краю, от окопа к окопу. Когда свистели пули, Колыванов замирал, и Федя удивлялся тому, как этот довольно солидный человек ловко использует для маскировки складки местности. Потом они подползли к пулеметной точке, и комиссар, найдя изъяны в маскировке, нашумел на сержанта:

— Голое царство! Немедленно углубить окоп и замаскировать надлежащим образом. — И сам показал, как, не поднимая головы, надо рыть землю…

— Пошли, товарищ Марков, — сказал он, убедившись, что пулеметчики его поняли. Но они не пошли, а опять поползли. На бугорке вражеская пуля пробила Феде шапку. Комиссар это заметил, когда они уже находились в безопасном месте. Колыванов незлобно пожурил ординарца за его оплошность. Смущенный Марков упирался:

— Это не сейчас, это давно, товарищ комиссар.

— Не обманывай, вижу: след пули свежий. И врать вообще нехорошо, товарищ Марков.

Феде стало неудобно перед комиссаром, и он признался:

— Там, на бугорке, не успел пригнуться…

— То-то, брат, не успел… Будь проворнее. Шальной пуле подставлять голову не резон…

Они вернулись на командный пункт ночью. Вместе поужинали. Пришел командир полка. Он раскрыл перед комиссаром карту с нанесенной на ней обстановкой, и они начали о чем-то совещаться. Потом комиссар сказал Феде:

— Товарищ Марков, ложитесь спать.

Федя лег на соломенный матрац, но уснул не сразу: размечтался о том, что наконец ему повезло и что он теперь самый счастливый человек. Едва он сомкнул глаза, его разбудил комиссар.

— Пошли, товарищ Марков. Во второй батальон, — сказал Колыванов, поправляя на груди автомат. — Партийное собрание там.

После собрания они опять ползали от окопа к окопу. На этот раз пуля прошила рукав Фединого ватника. Он прикрыл было дырочку, а комиссар засмеялся. И Марков улыбнулся:

— Не каждая пуля в кость, иная и в мякоть, — сказал Федя, осмелев.